Первый вопрос, на который мне предстояло ответить, был — верю ли я в Бога?
Дело не в теории. Я больше не собираюсь копаться в философствованиях великих биологов и ботаников. Хоть я и мог бы «предоставить» Дарвину право голоса, на что он вполне имеет право, но в данный момент его мнение для меня не важно. Я ставлю вопрос перед самим собой, и отвечать на него предстоит только мне.
Начав размышлять, я вспомнил все прочитанное, и из этого следовало, что у любого, кто верил в «Создателя», не хватает какого-то шарика в голове. Все открытия указывали на то, что Земле уже миллиарды лет, а тем самым явно подтверждалось — библейский Бог просто является плодом человеческой фантазии.
Мне вспомнилось, как в детстве я слышал слова о том, что «Бог — просто вымысел человека». Человек создал Бога по своему подобию, утверждали многие, потому что Он не мог вынести реальной действительности бытия. И все в том же духе: «Бог помогает уйти от действительности». «Религия годится только для коров и католиков». Не только эти, но и другие подобные «остроумные высказывания» ставили своей задачей возвысить «остроумов» над толпой — пусть все узнают, что есть человек, который может стоять на своих ногах, а не дожидаться, когда кто-то поможет. Добившийся всего сам человек, который знал, что жизнь одна и другой не дано, всех предупреждает: «Постарайтесь прожить эту жизнь как можно полнее, ведь живым из нее вам не выйти!»
Размышляя об этом, я сидел у себя в комнате, и вдруг мне пришла в голову мысль, что высказывания других о Боге мне известны, но вот что я сам о Нем думаю — этого мне высказывать не приходилось. Да и вообще я не помнил, чтобы когда-нибудь приходилось говорить по этому поводу с кем-либо другим — с родителями, братьями, сестрами, друзьями, даже с женой. Мы почему-то просто не затрагивали этот вопрос. Слушая разговоры о Боге всю свою жизнь, я однако не чувствовал, что кто-то старается надавить на меня, на мое отношение к Нему.
Все же временами я и сам обращался к Богу. Помню такой случай, когда мне было лет семь. В то время мы жили в уилльямсбургской части Бруклина, в четырехэтажном многоквартирном доме номер 375 на Пуласки Стрит. Рядом с домом был пустырь, на котором рабочие бывало разводили костер и периодически варили в ведрах смолу и потом по веревке поднимали эти ведра на крышу.
В один прекрасный день, когда рабочие ушли, мы, дворовые мальчишки, увидели, что они оставили ведро со смолой, которое все еще варилось над костром. Бенжи, один из самых взрослых мальчишек, нашел где-то ручку от метлы и подозвал нас к себе. Продев эту ручку от метлы через ручку ведра, Бенджи взялся за один конец и приказал мне взяться за другой. Так как он был старше, я повиновался. Мы дружно подняли ведро и понесли. Ведро было тяжелым и поэтому стало передвигаться в мою сторону. Можете себе представить: чем ближе ко мне передвигалось ведро, тем тяжелее, казалось, оно становилось. Меня уже обдавало жаром смолы.
— Мне тяжело! — закричал я.
— Ничего, держись, — буркнул он.
Все же для меня ведро было слишком тяжелым, и я выпустил конец палки... Ведро грохнулось на землю, обдав меня горячей смолой до колен. Боль была непереносимой, и я заорал, как будто меня резали. Остальные ребята только беспомощно смотрели.
Наконец двое ребят помогли мне добраться до дому. Когда они меня поднимали под руки, я помню, как я обратился к Богу: «Боже, как же Ты позволил такому случиться? За что? Ну пожалуйста, убери эту боль!» Все же боль не проходила, и мне пришлось несколько недель проваляться в постели с ожогом третьей степени. Из этого я сделал вывод: либо же Бог не услышал мои молитвы, либо же Его просто нет!
Начался затяжной период сомнений и безразличия. Все же что-то меня удерживало от того, чтобы не стать атеистом. Возможно, этого не случилось из-за религиозного рвения моей матери, которая каждую пятницу зажигала свечи и искренне молилась Богу, или же из-за моих дедушки и бабушки, которым приходилось бороться за то, чтобы мы все ходили в синагогу молиться и вообще сохраняли еврейские обычаи.
Когда мы в школе проходили теорию эволюционного развития видов, я запутался вконец. Тогда-то я и сделал для себя вывод — чтобы поверить в теорию эволюции, нужно отказаться от веры в то, что Бог призвал Моисея привести «избранный народ» в землю обетованную. Отказ от веры в Бога означал отказ от своих еврейских корней. Этого сделать я не мог. Оставалось просто об этом не думать.
Теперь же, по прошествии стольких лет, мне предстояло ответить на вопрос: верю я в Бога или нет?
Я сидел, окруженный книгами и блокнотами, подавленный серьезностью вопроса. На какое-то время во мне закипел внутренний протест. С какой стати я должен верить в какого-то там Бога, Который просто проигнорировал молитву мальчика, его просьбу облегчить боль? И вообще, кто Ему позволил подвергать Свой избранный народ таким преследованиям в течение стольких лет — ведь почти шесть миллионов евреев были зверски истреблены нацистами!
Однако глубокое чувство справедливости заставило меня взглянуть на всё с другой стороны и увидеть, что Бог (или какая-то Высшая Сила) отнеслась к нашей семье благосклонно, защитила нас во время Второй мировой войны, а после войны позволила нашему народу обрести родину в Израиле. Ведь не всем евреям пришлось плохо!
Моего протеста как не бывало, и в глубине души я понял, что верю в Бога, и что я всегда в Него верил — неосознанно. Ума не приложу, каким образом это все выявилось и каковы будут последствия такого решения, но я знал: Бог есть. Каким образом и почему Он избрал еврейский народ, каким образом Он позволил случиться всему, что с ним случилось — понять это было выше моих сил. Да этот вопрос и не занимал меня в данное время. Я-таки верил, что Бог, или то, что под Ним подразумевают, действительно существует.
Такое решение привело меня к постановке другого вопроса: верю ли я в то, что Библия — богодухновенное Святое Писание? Или же я верю в то, что Библия — просто история еврейского народа?
Глядя на все это сейчас, я понимаю, насколько важно было ответить на этот вопрос.
Откинувшись на кресле, я сидел и думал над этим. В этот момент я вспомнил один случай, произошедший 20 лет тому назад. Когда Джуди был один годик, мы купили наш первый дом. Как хозяин дома и как отец семейства, я подумал, что пора, наконец, начать жить духовной жизнью. Поскольку неподалеку была одна консервативная синагога — всего в нескольких кварталах от нашего дома — то, даже не побывав ни на одной службе, незадолго до Рош Хашаны я заполнил заявление о принятии моей семьи в члены, а также обязался внести посильную лепту в строительный фонд.
Через неделю, на следующий день после праздника, я понял, что совершил ошибку. Вероятно, раввин хоть и был прекрасным человеком где-нибудь в кругу семьи или за пределами синагоги, но службу он вел так, будто у него вместо языка была бритва. Доставалось всем. Это было уж слишком! Его же критиковать было не дозволено. Я тут же принял решение о выходе из членов еще быстрее, чем я подал заявление о вступлении в члены. В течение последующих месяцев мы ходили в разные синагоги, включая и нашу первую Реформистскую Синагогу. Раввином там был человек молодой и динамичный. Несмотря на то, что в этой синагоге не хватало того тепла и обрядности, которые мне запомнились с времен моего детства, все же службы в ней были исключительно на английском, а не на иврите. Я подумал, что свою ностальгию я компенсирую своим пониманием происходящего.
Мне нравилось, как он многое объяснял. Первый раз, когда я услышал его проповедь, он сказал примерно следующее:
— Некоторые приходят в храм, потому что одиноки или потом у что ищут партнеров по бизнесу, или им не хватает людского понимания, или пытаются найти супруга, или же хотят обрести свое лицо. Неважно, почему вы пришли, главное, что пришли. И давайте помолимся с надеждой, что вместе нам удастся обрести Бога.
Такой раввин пришелся мне по душе. Он был умен и любознателен. Да и он сам еще не обрел Бога! Поэтому это дало надежду и мне тоже.
Чтобы лучше разобраться в основах иудаизма, я решил записаться на курс «разница между религиями», который вёл наш раввин. В первый же понедельник собралось человек двенадцать.
Раввин задал всем очень важный вопрос. Настолько важный, что я навсегда запомнил его:
Если бы институт религии за одну ночь ушел в небытие — не осталось бы ни одной синагоги, ни одной церкви, ни Библии, ни молитвенников — что бы тогда произошло?
Все присутствующие на минуту задумались, затем кто-то предложил, что без какой бы то ни было формы религии наступил бы хаос. Исчезли бы основание, фундамент, на которых строится закон, брак и любая форма договора. Потом люди бы стали задавать вопросы: откуда взялся я на земле? Откуда мы произошли? Кто создал Вселенную? Существует ли Бог? Каким образом я вступаю с Ним в контакт или Он со мной?
Раввин подчеркнул, что несмотря на то, что эти же самые вопросы задаются и задавались разными людьми в разные времена, — ответы на них у всех разные. Так и должно быть!
— Ведь каждый может иметь свое мнение, так ведь?
Присутствующие закивали в знак согласия.
И на такой основе раввин стал вводить нас в курс сравнительной теологии.
Прошло 20 лет с тех пор, как я прослушал этот курс, и только теперь, когда я стал задавать себе подобные вопросы, сидя в тишине своего кабинета, меня осенило, что основной тезис того раввина был совершенно неправомочен. Весь его курс был построен на неправильной основе. Он заложил в нас ошибочное представление, будто не существовало никаких источников об институте религии. Источники, увековечивающие память об институте религии не исчезли с лица земли. Всеизвестно, что всегда существовало подтверждение всего того, что совершил Бог. На протяжении всей истории еврейский народ был известен как «библейский народ». Почему же нам было так мало известно об этой «Библии» сегодня?
Я прошел на кухню в надежде увидеть Этель. Она как раз была там.
— Ну что? — поинтересовалась жена, наливая мне еще одну чашку кофе.
— Поверить себе не могу, что мне 50 лет, а о Библии толком ничего не знаю.
— Ты что, пытаешься догнать упущенное время, что ли?
— Совершенно верно! Но до боли обидно, как подумаю, что за все эти годы не припоминаю ни одного случая, когда бы мы обсуждали Танах — будь то с родителями, сестрами, братьями, друзьями, даже с раввинами. Единственное, что мне когда-либо приходилось читать — это молитвенник. Кому понадобилось скрывать от нас Библию? Как же так, что до сих пор мне ничего о ней не известно? Мы с Этель молча смотрели друг на друга. Ответа на этот вопрос не последовало. Я повернулся и пошел обратно к себе.
Усевшись в кресло, я взялся за блокнот и стал записывать все, что я думал по поводу Библии. В 1973 году мы ездили в Израиль, и наш гид Цвика увлечённо рассказывал нам об археологических находках на территории Израиля. Я вспоминаю, как он говорил, что по всему Израилю ведутся археологические раскопки и что постоянно находят доказательства подлинности Святого Писания. Цвика с гордостью называл эти раскопки «живой Библией, события которой разворачиваются у нас перед глазами».
Недавно я узнал, что, оказывается, Библию перевели на греческий в 250 г. до н.э., но что самые ранние рукописи на иврите датированы 916 г. н.э. Ничего не указывало на то, что они каким-то образом связаны друг с другом. Но вот в 1948-ом году в районе Мертвого моря были найдены рукописи-свитки, (примеч. переводчика: Кумранские рукописи). Учеными было установлено, что эти рукописи написаны около 100 года до н.э., что являлось важным звеном в определении подлинности Святого Писания и подтверждении правильности каждого перевода.
Я заметил, что из всех найденных рукописей рукописи Исайи были наиболее полными по содержанию, а ведь именно в этой Книге и содержится самое большое количество пророчеств о приходе Мессии. Когда ученые стали сверять найденный вариант гл. 53 Исайи, то они обнаружили, что из всех слов в тексте только перевод одного слова был под сомнением, да и то в самом тексте это слово не имело какого-либо важного значения.
Работая таким образом в течение нескольких недель, я сделал вывод, что Библия подтверждает свою собственную подлинность. Единственное, что требовалось определить, было: верю ли я, что Библия богодухновенна или же в ней просто содержится точный перечень прошлых событий.
Я терзался этим несколько дней. Однажды вечером я взял блокнот и перефразировал вопрос по-другому: «Что для меня легче: поверить в то, что Библия — просто история еврейского народа или что Святое Писание богодухновенно?» У меня тут же появился ответ: мне легче поверить в то, что Библия богодухновенна. Таким образом, я ответил на второй вопрос.
Теперь подойдем к третьему вопросу. Содержатся ли в Библии (Танахе) пророчества о приходе Мессии?
К этому времени я уже познакомился со многими верующими через книги, которые они написали. Некоторые из них были евреями, но большинство были неевреи. Было несколько книг о пророчествах, что заставило меня впервые заняться пророчествами из Ветхого Завета — то, чем я раньше никогда не занимался.
В последующие дни я обсуждал некоторые из этих пророчеств с несколькими верующими, с которыми я познакомился. Они указывали, что в Танахе имеются особые пророчества по поводу прихода Мессии, обсуждать которые мне и в голову не приходило.
Я набросился на их чтение с особым рвением. В пророчествах говорилось о том, каким образом придет Мессия. Как Он родится. При каких обстоятельствах. Чем Он будет заниматься. Как Его примут люди. Как Он умрет. Когда. Что случится после Его смерти.
После долгого размышления над этими пророчествами у меня появилось ясное понимание того, что Мессия придет из рода Давидова. По этому поводу ни у кого из всех, кого я встречал, не было расхождения во мнении.
Как-то раз, просматривая пророчества из Книги пророка Даниила, мне вдруг бросились в глаза следующие строчки:
Семьдесят седьмин определены для народа твоего и святого города твоего, ... заглажены беззакония и чтобы приведена была правда вечная ... Итак знай и разумей: с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки семь седьмин и шестьдесят две седьмины... и обстроятся улицы и стены... И по истечении шетидесяти двух седьмин предан будет смерти Христос (примеч. переводч.: в еврейском варианте Ветхого Завета — «Мессия»), и не будет, а город и святилище разрушены будут народом вождя.
Весьма заинтересовавшись прочитанным, но запутавшись вконец, я попросил одного верующего «со стажем» растолковать мне эти строчки, на что он ответил, что 70 седьмин равняется 490 годам (70x7). Затем он дал мне библейский справочник, объясняющий период, начинающийся с года восстановления Иерусалима. Сделав припуск на разницу между лунным и солнечным календарями, дата впритык подходила к тому периоду, когда Христос ходил по этой земле.
Распределение смысловой нагрузки стиха тоже весьма примечательно. В нем говорится о Мессии, что «его не будет» и что город и святилище будут разрушены вождем, который придет». Может это и произошло уже в 70 г. н.э., когда император Тит разрушил Храм и город Иерусалим?
От этого пророчества у меня закружилась голова. Если Мессии нужно было доказывать, что Он из колена Давидова с тем, чтобы Его признали за Мессию, и если Храм — хранилище всех генеалогических ветвей был разрушен, разве тогда не будет невозможным доказать, что Он и был Мессией? Этот вопрос предполагал несколько альтернативных решений: либо вся концепция Мессии в жизни еврейского народа является мифом, и тогда Библия является сплошной выдумкой, либо же Мессия уже приходил перед 70 годом н.э.!